Темные пятна. Почему США и ЕС капитулировали в войне с офшорными финансами

В последнее время появляется все больше новостей, которые порой считают свидетельством начала борьбы правительств ведущих стран с офшорны­ми финансами и с перетоком "грязных денег".

"Охота на лис" в Китае, "национализация элит" в России, unexplained wealth orders (Ордер на арест имущества неустановленного происхождения) в Великобритании — все это может показаться подтверждением серьезности намерений политиков бороться с "темными пятнами" на финансовой карте мира. Однако так ли это на самом деле, задается вопросом автор статьи в "Спектр-Пресс" Владислав Иноземцев.

В Латвии — стране, чья экономика во многом основана на обслуживании иностранных денежных потоков, — эта тема особенно актуальна. Республика долгое время считалась одним из значимых центров офшорного финансирования. Скандалы в прошлом вокруг Parex Banka, а недавно и в связи с ABLV Bank дают основания полагать, что Латвия может снова оказаться в "сером списке" FATF (Группа разработки финансовых мер по борьбе с отмыванием денег — Financial Action Task Force (FATF).

Никто не может дать гарантии того, что не найдется нового аналога эстонского филиала Danske Bank, менее чем за десять лет, по версии следствия, отмывшего более $230 млрд, что соответствует восьми годовым ВВП соседнего с Латвией государства, которое по всем рейтингам борьбы с коррупцией и финансовой прозрачности входило в группу мировых лидеров.

Оценивая современное положение вещей, стоит сразу сказать: опасения по поводу скорой кончины офшорного финансирования сильно преувеличены. Система офшорных юрисдикций существует с конца 1950-х годов ('Enduring Charms: A Brief History of Tax Havens' in: The Eco­nomist, 2013, February 16, pp. 17−19), и она была создана прежде всего в интересах крупного бизнеса из самих развитых стран, который использовал офшорные схемы для оптимизации налогообложения.

Затем круг операций расширился: офшоры стали применяться для сокрытия конечных бенефициаров компаний, владеющих дорогим движимым имуществом или жильем (сегодня до 90% бизнес-джетов и 80% яхт длиной более 100 футов зарегистрированы в офшорах, а более 35 тысяч объектов недвижимости в одном только Лондоне не имеют известного властям конечного владельца). Важной функцией офшорных фирм стало обеспечение передачи имущества по наследству без уплаты налогов (ко­торые, например, во Франции составляют для недвижимости стоимостью Є3 млн и выше около 30%).

С падением коммунизма в СССР и Центральной Европе на рубеже 1980-х и 1990-х годов, а также оживлением экономики периферийных стран Юга, офшорный бизнес пережил подлинный ренессанс.

С одной стороны, коррумпированные чиновники и правители "развивающихся" стран начали с использованием офшорных юрисдикций переводить украденные у своих подданных деньги в Европу и США. С другой стороны, нувориши России, Украины, Казахстана и других постсоветских стран стали оформлять приватизированные активы на офшорные компании для защиты от притязаний собственных властей и для доступа к беспристрастной судебной системе, существующей на Западе (к 2008 году более 65% российского ВВП производилось компаниями, формально принадлежащими офшорным фирмам). И чем меньше распространена власть права в периферийных странах, тем более востребованными будут услуги офшорных юрисдикций.

В целом вывоз частного капитала из России за весь 2018 год составил, по предварительным оценкам, 67,5 млрд долларов, причем на протяжении года преобладала тенденция к увеличению вывоза: в I квартале сальдо финансовых операций частного сектора составило 16,2 млрд, в III квартале — 19,2 млрд, а в IV квартале (оценочно) — 36 млрд. Лишь во II квартале 2018 года был зафиксирован отрицательный показатель -4,3 млрд долларов (Deutsche Welle)
Поток денег "непонятного происхождения" через офшоры растет прежде всего потому, что европейские и американские финансовые институты являются конечными бенефициарами этого мироустройства. На протяжении последних лет в главные финансовые центры — прежде всего Лондон, Цюрих, Люксембург и некоторые другие — из-за пределов "первого мира" поступает от $ 800 млрд до $ 1,2 трлн ежегодно.

В европейских столицах сформировались целые устойчивые группы интересантов: по словам не понаслышке знакомого с темой российского финансиста Александра Лебедева, недавно призвавшего к созданию Всемирного суда по международным финансовым преступлениям, к ним относятся инвестбанкиры, консультанты, юристы и риелторы, которые готовы на любые схемы ради внимания владельцев "грязных" денег. Хотя сама по себе эта группа "специалистов" не слишком значительна (их количество обычно определяют в 10−20 тысяч человек), ее влияния достаточно для того, чтобы парализовать усилия антикоррупционных активистов.

Несмотря на то, что в Великобритании норма об unexplained wealth orders была внесена в Сriminal Finances Act (закон "О финансовых преступлениях") в начале 2018 года (в одном только Лондоне живут 55 миллиардеров, из которых 35 явля­ются выходцами из иностранных государств), новая норма была применена лишь один (!) раз — против жены банкира из Азербайджана, ко­торая слишком много тратила в Harrods.

Я бы рискнул даже сказать, что в последнее время западные страны, по сути, капитулировали в войне с офшорными финансами. Если 15 лет назад большинство таких центров входили в списки "ненадежных" юрисдикций, то сейчас в числе таковых остались практически только failed states типа Шри-Ланки, Сирии, Пакистана, Ирана и Северной Кореи, которые никогда и не были пос­та­вщиками значительных объемов "грязных денег".

Причина провала борьбы с офшорами банально проста: двумя осиновыми центрами мировых финансов являются США и ЕС (не будем отдельно выделять Великобританию — ведь Brexit пока так и не состоялся). В каждом из них есть свои офшоры — Делавэр, Вайоминг и Невада в Соединенных Штатах, Лихтенштейн, Монако, Андорра, Гибралтар, острова Мэн и Гернси в Европе. При этом ни там, ни там не готовы признавать эти юрисдикции сомнительными, хотя требуют этого от своих партнеров — в результате никакой скоординированной "атаки" на офшоры нет и ждать ее, на мой взгляд, в скором времени не приходится.

Следует при этом заметить, что офшоры офшорам рознь: важнейшим моментом, который всегда нужно держать в уме, является вопрос о том, играют они "пассивную" или "активную" роль. В первом случае структуры, создаваемые в специфических налоговых юрисдикциях, обеспечивают в том или ином виде уход от части обязательных платежей, которые компании делают в бюджеты своих стран из-за сверхвысоких налоговых ставок. Тут можно вспомнить, как Apple, одна из самых богатых компаний в мире, объявила о "репатриации" в США более $ 300 млрд, имевшихся на зарубежных счетах ее дочек, после анонсирования налоговых реформ президента США Дональда Трампа, а также об уплате $ 38 млрд налогов.

В такой ситуации наличие офшорных структур не меняет существенно облика той или иной национальной экономики. Во втором случае речь идет о том, что на офшоры записываются не "оптимизированные" компаниями средства, а они сами. Это радикально меняет всю хозяйственную структуру: бизнес добивается сверхнизкого налога на выводимые дивиденды (до 2015 года в России он был в 2,3 раза ниже налога на прибыль); исчезает потребность в развитии в стране справедливого судопроизводства, так как споры решаются в международных судах; практически утрачивается возможность использования таких инструментов пополнения казны как налог на прирост стоимости активов.

И я бы сказал, что "оптимизационная" функция офшоров (т.е. та, с которой и началась их история) не так уж страшна (по крайней мере, она устанавливает определенный предел притязаниям государства), в то время как "эмиграционная" (т.е. как бы отправляющая национальные компании в иностранные юрисдикции) крайне деструктивна.

В заключение хочется сказать, что главный вопрос сегодня состоит не в том, есть в мире офшорные "лазейки" или их нет. Он лежит в плоскости легального или незаконного обретения тех или иных средств. Считается, что оф­шоры плохи тем, что чиновники или нерадивые банкиры выводят туда те средства, которые украдены из бюджета или выведены из разваливающихся банков. Однако мы знаем, что многие обходятся более традиционными мето­дами (как раз на днях очередной "настоящий полковник" установил новый рекорд России по сбору наличных: 12 млрд рублей, или $ 187 млн), так и прибегают к новаторским (которые, например, предоставляет использование криптовалют).

Поэтому правительствам всех стран мира следует не столько бороться с офшорами, сколько тщательно проверять происхождение средств, инвестируемых иностранными частными лицами и компани­ями, активнее обмениваться информацией относительно подозрительных финансовых транзакций и по возможности унифицировать законодательство в сфере борьбы с коррупцией и отмыванием доходов.

Владислав Иноземцев
delfi.lv